Альфред Хэйдок - Черная палатка
Альфред Хэйдок - Черная палатка краткое содержание
Хэйдок Альфред
Черная палатка
Альфред Хэйдок
Черная палатка
В ту ночь я никак не мог заснуть... Я весь был под впечатлением неожиданной встречи, взбудоражен ею до крайности, и мои нервы вибрировали, индуктированные нахлынувшим эхом прошлых событий, которые теперь угрожали самому дорогому в моей жизни. Мысли мои тщательно обходили спасительное озеро сна и уподоблялись охваченным в ночную грозу томительным страхом скакунам, которые, при фиолетовых вспышках, озаряющих дымные клубы туч, стараются забиться в самую середину табуна, толкают друг друга и тревожно перебегают с места на место.
Надо сказать, что эта неприятная встреча, хотя и была совершенно неожиданной, все-таки не застала меня врасплох. Благодаря своей нервозности я обладаю странным свойством: как только в моем воображении начинает вырисовываться чье-нибудь лицо, я уже знаю, что скоро увижу его обладателя.
Так было и на этот раз... Вчера, когда я заносил в гроссбух какую-то фактуру, предо мною ясно всплыло лицо сотника Гамбалова, широкое, скуластое, с косо поставленными глазами, которые способны с одинаковым равнодушием взирать на улыбку ребенка и на корчи только что зарезанного человека...
- С чего это мне чудятся мертвецы? - подумал я и сразу как-то насторожился, припоминая, как упорно эти немного косые глаза следили во время гражданской войны за Ирой...
Когда после закрытия конторы на обеденный перерыв я вышел на улицу, я опять почувствовал на себе тот же тяжелый, как рука мертвеца, взгляд.
Обернувшись, я увидел Гамбалова. Неуклюжий, неповоротливый, немножко подавшись вперед, он стоял на своих искривленных верховой ездой ногах и смотрел на меня. Не в глаза, а куда-то в живот - он никогда не смотрел прямо в глаза человеку!
В те несколько мгновений, пока мы молчаливо рассматривали друг друга, в моей голове заколыхались видения бескрайной азиатской степи и бивуаков сумасшедшего полководца - барона Унгерн фон Штернберга, который мнил себя воплощением ламаистского бога войны и вел за собою ожесточеннейших воинов, в чьих душах не было ни страха перед смертью, ни сомнения, а лишь дерзкая отвага все потерявших людей...
И в списках этого полководца, - я сам это видел, ибо тоже служил в тех же войсках, - в рубрике мертвых значились две фамилии: сотника Гамбалова и капитана Ахшарумова.
Вдова последнего теперь была моей женой... И мне хорошо было известно, что Гамбалов только потому подобно тени всегда держался около Ахшарумова, только потому превращал жизнь его в беспробудное пьянство и толкал капитана на самые рискованные предприятия, что пламенно желал его смерти, чтобы жениться на овдовевшей Ире. И даже тот сумасбродный налет на занятый красными ламаистский монастырь, откуда не вернулся никто из нападавших, ибо отряд попал в засаду, - и тот налет был затеян, благодаря влиянию Гамбалова... И теперь я спрашивал себя:
"Если Гамбалов всегда был тенью Ахшарумова, то не здесь ли тот, кто отбрасывал эту тень?"
Бледный фантом моего расстроенного семейного счастья бесшумно вырастал за спиною Гамбалова. Но следовало что-то сказать...
- Гамбалов! - воскликнул я. - Как я рад тебя видеть! Разве тебя не убили вместе с Ахшарумовым?
Вопрос был глупым, но он выражал именно то, что было у меня на душе: страх потерять Иру и эгоистическое сожаление, что капитан, может быть, жив...
- Нет, - медленно ответил Гамбалов и посмотрел на дамские туфельки в витрине.
- А где Ахшарумов? Он тоже жив? - спросил я, содрогаясь от нетерпения.
Гамбалов нарочно медлил с ответом: он понял мое состояние, и ему доставляло радость продлить мое мучительное беспокойство.
- Не знаю, - пожал он плечами. - Во всяком случае, он спасся из засады, и мы расстались живыми.
- Но ты должен мне рассказать!.. Понимаешь, - рассказать, где вы с ним расстались! - кричал я и, схватив за руку, потащил его в ближайший скверик на скамейку.
Гамбалов покорно следовал за мной, но я видел, что он наслаждался моим беспокойством и волнением со сладострастием садиста.
Он заговорил. Но, Боже, разве этого ожидал я от него?! Да ... понятно, он не может знать, где теперь Ахшарумов... Может быть, он уже успел умереть, так как страшно пьянствовал, а водка до добра не доводит.
Потому он, Гамбалов, и старался всячески удерживать своего друга от пьянства... А может быть, Ахшарумов здесь и разыскивает свою жену, которую очень любил... Почем знать!..
При этих словах Гамбалов шумно вздохнул, развел руками и оглянулся кругом с таким видом, точно он ничуть не будет удивлен, если бывшему мужу моей жены вздумается появиться на другом конце сквера...
И тогда вдруг я понял, что этот человек знает все, но никогда не скажет, потому что ненавидит меня всей душой и хочет, чтобы я постоянно дрожал над своим счастьем в ожидании того, кто имел право на мою жену.
Капитан, может быть, и не потребует ее обратно - из этого ничего не вышло бы, но, бледной тенью, усталой походкой придет и сядет за мой семейный стол живым укором... Все мы будем неловко молчать...
А может быть, он, грязный, опустившийся, будет дружески разговаривать со мною, хихикать и выпрашивать деньги на водку... Ира будет страдать от мучительной жалости и фальши - он ведь был ей неплохим мужем. А больше всех буду страдать я ... от дикой ревности к прошлому Иры, когда она принадлежала этому человеку...
О, ужас!.. Ужас!.. Каждый стук в дверь заставит меня настораживаться!
- Ну, да если тебя, - заканчивал свою роль Гамбалов, - так интересует судьба Ахшарумова, то я, как только получу какие-нибудь сведения о нем, тотчас сообщу тебе. Впрочем, как ты можешь не интересоваться... - тут он улыбнулся почти ласково, - ведь Ирина Николаевна, насколько мне известно, живет у тебя!..
Мы расстались. Возвращаясь в контору, я поклялся в душе ни слова не говорить Ире об этой встрече: достаточно, что я один буду сгибаться под гнетом тревог и сомнений.
Вот почему я, вернувшись домой, был молчалив и почти не разговаривал с Ирой. Она удивлялась моему состоянию и участливо расспрашивала, не было ли у меня каких-нибудь неприятностей по службе. Мне пришлось сослаться на головную боль.
Ира рано легла спать. Я сделал то же, но, как я уже говорил, заснуть не мог.
Могло быть около двенадцати часов, когда у меня внезапно созрело решение пойти к Гамбалову и заставить его говорить правду, даже если бы для этого пришлось взять его за горло...
Необыкновенно быстро я очутился на улице. Мне пришлось звать сторожа, чтобы открыть тяжелые ворота, которые у нас запираются в одиннадцать часов вечера, так как дом стоит на окраине, и из жильцов редко кто возвращается позже.
Теперь, когда я все это описываю при спокойном свете дня, я поражаюсь многим странностям этого ночного путешествия, которые тогда совсем меня не удивляли. Например, очутившись на улице, я вовсе не пошел в отель, где остановился Гамбалов, а двинулся в совершенно противоположном направлении в полной уверенности, что застану его не в отеле, а в другом месте... Я не могу сказать, что я шел в буквальном смысле этого слова: вернее будет сказать: я двигался каким-то неопределенным и непонятным для меня способом, однако ничуть не задумываясь над этим.
Город остался позади и, как ни странно, снег тонкой пеленой лежал на полях, хотя происшествие разыгралось летом. Но, как я уже сказал, ничто меня не удивляло, и явления, которые в обыкновенных условиях показались бы мне весьма важными, на этот раз совершенно не привлекали моего внимания.
Степь, беспомощно распластавшаяся под моими ногами, бесшумно ускользала назад, кое-где стали попадаться возвышенности, отроги гор и ущелья со скудной, запорошенной снегом растительностью, а я все продолжал двигаться вперед, именно, двигаться, а не идти.
Так продолжалось до тех пор, пока я не увидел на дне ущелья еле бредущих, страшно усталых коней со всадниками.
Гамбалов был среди них - я ясно услышал его голос.
- Проводник говорит, что за поворотом будет стойбище тангутов.
- Это что еще за проклятое племя?! Название звучит как удар позорного колокола! - сказал другой всадник, и я узнал голос Ахшарумова. Через несколько секунд он добавил еще несколько слов, и адская усталость прозвучала в его голосе:
- Мне холодно, Гамбалов... Я предпочел бы лечь и больше не двигаться:
не все ли равно - умереть немножко раньше или немножко позже!
- Ты озяб и голоден, - сказал Гамбалов, - оттого и хнычешь; доберемся до стойбища, и я дам тебе спирта.
Ахшарумов тихо, еле слышно прошептал:
- Я знаю, - в этом ты никогда мне не откажешь...
Гамбалов молчал, и я удивлялся, почему они не замечают меня; я уже двигался среди них, возле их коней.
Достигли поворота, и, по-видимому, там действительно находилось чье-то стойбище; на белом снегу пологого внизу склона нашим глазам открылась громадная черная палатка; приплюснутая к белому снегу, с изогнувшейся на шестах материей, она напоминала гигантскую летучую мышь - эмблему ночи и волхвований средневековья.
