Евгений Антонов - Так дай мне напиться
Евгений Антонов - Так дай мне напиться краткое содержание
Евгений Антонов
Так дай мне напиться
1
«Да пропади оно все пропадом! В гробу я видал такую жизнь!
Езжай-ка ты дальше одна, куда твоей душеньке угодно, а я вот сейчас сойду с поезда и хрен ты меня больше увидишь!» — кричал Пропащий, пытаясь попасть одной рукой в рукав пиджака, а другой — ощупывая свои карманы на предмет наличия в них денег на выпивку, когда поезд уже начал тормозить перед какой-то станцией.
«Ой-е-ей, напугал, — ехидничала в ответ, привыкшая к подобным выходкам, жена, — то-то пропаду без тебя!»
«А иди ты…»
Пропащий вылетел в проход, с эффектным лязгающим звуком закрыл дверь купе и торопливо направился к выходу.
«Сколько стоим?» — спросил он на ходу у проводницы, только что открывшей дверь вагона.
«Двадцать минут,» — бросила та вдогонку.
«Ого! Это хорошо».
Снаружи моросил мелкий, почти уже осенний дождик и, спустившись на перрон, Пропащий пожалел о том, что в спешке у него не хватило ума переобуться в ботинки, но возвращаться, однако же, было не с руки и он, подняв ворот пиджака и сунув руки поглубже в карманы, зашлепал по сырому асфальту в строну выкрашенных в ядовитозеленый цвет, станционных строений.
«Тут, наверное, крепче пива-то и не сыскать ничего,» — перевел он ход мыслей в приятное для себя русло. «А водочки-то хорошо бы сейчас. Грамм этак сто пятьдесят».
Позади «вокзала» располагалась небольшая площадь, которая, очевидно, являлась одновременно и рыночной, так как была обставлена с двух сторон дощатыми прилавками, над некоторыми из которых возвышались навесы. Но в этот ненастный день она была практически пуста. Только под ближайшим к перрону навесом какая-то краснолицая тетка в замызганном белом переднике торговала подозрительного вида пирожками и напитками.
«Э-э, мать, у тебя что же, даже пива нет?» — протянул разочаровано Пропащий, подойдя поближе и задумчиво почесывая у себя под подбородком.
«Нету,» — пожала плечами тетка. «Вчера было, а сегодня нету».
Она поправила платок на голове и попутно утерла нос.
«А ты лимонадику возьми».
«Да не хочу я никакого лимонадику,» — хмуро пробурчал Пропащий и, повернувшись к тетке спиной, начал лихорадочно соображать, что же ему делать дальше. Но делать, по всему, было нечего.
«Что же у вас за станция такая, что даже выпить негде взять?»
«Почему же негде? Вон в буфете, на вокзале, все что хочешь продают».
«Эх-ма, что ж я сразу-то не допер?» — обрадовался Пропащий и бодрым шагом застоявшегося жеребца потрусил, было, в сторону самой крупной из зеленых мазанок, которая предположительно являлась вокзалом. Но тут тетка огорошила его уже окончательно: «Да ты ведь зря бежишь-то туда. Он сейчас на обеде».
«Ну что ты скажешь, блин!» — Пропащий затормозил и от досады аж всплеснул руками. «Ну что это за день-то такой, а?!»
Что бы не мокнуть зря, он снова вернулся под теткин навес.
«Лучше бы ты мне о нем и не говорила».
«Уж что и есть-то!» — с укоризной в голосе проговорила тетка «Что ли так выпить хочется?»
«Да моя, змея такая, достала меня: и то ей не так, и это ей не этак. Завела — аж мурашки по коже. Думал, хоть нервы успокою». Потом, тяжело вздохнув, добавил: «Ну давай хоть лимонад твой что ли. Заодно нехорошо».
Но этот день, действительно, сбившись на входе в отведенный ему временной коридор, так и шел в череде своих собратьев с большим перекосом… Пропащий никак не мог разойтись с теткой сдачей. Потом он смутно почувствовал что-то неладное и, обернувшись, увидел как поезд, шипя и содрогаясь всем телом, медленно тронулся.
«Ек-макарек! Паровоз-то поехал!» И, наплевав на сдачу, но всетаки захватив с собой бутылку лимонада, он ринулся вдогонку.
«Что ж ты, балда, ботинки-то не одел?!» — ругал он себя, подхватывая на ходу слетевший тапок, с тем, чтобы секундой позже отшвырнуть его в кусты следом за другим. Однако, из-за валявшихся на асфальте мелких камешков, бег в носках давался ему не легче.
«Хоть бы какая-нибудь сволочь догадалась стоп-кран сорвать!» — неслось у него в голове, опережая его собственный бег и цепляясь за проходящие мимо последние вагоны набравшего ход поезда.
Больше бежать не было смысла.
«Ну что ты скажешь, мать твою!.. Ну не везет!!!» И Пропащий, задыхаясь, плюнул от досады на вызывающе блестящую, и еще теплую от вагонных колес, рельсу первого пути. Тягучая слюна, зависнув на губе, спружинила и прилипла к лацкану его собственного пиджака.
Бутылка лимонада, небрежно сунутая им в карман, не замедлила присоединиться к цепочке злоключений и, выскользнув из отведенного ей места, со злорадным хлопком разбилась у самых его ног. Ничего не сказав на это, и не ожидая больше ничего хорошего от этого дня, Пропащий развернулся и понуро побрел вдоль перрона обратно, в надежде найти хотя бы тапки.
«Гражданин, уберите за собой стекла,» — непонятно откуда взявшийся, а скорее всего просто не замеченный до этого, здоровенный детина милиционер стоял у ближайшего фонарного столба и, держа руки за спиной, мерно покачивался с носка на пятку.
«Да пошел ты… — не злобливо сказал Пропащий, шагая в прежнем направлении и даже не повернув головы, — то же мне, Дядя Степа хренов…»
2
«Так ты говоришь, от поезда отстал?» — милиционер сидел на столе в дежурном помещении, поигрывая дубинкой, поставив одну ногу на стул, а другой болтая в воздухе.
«Отстал. Вы же сами видели,» — со скулящей нотой в голосе ответил Пропащий, потирая ушибленный бок и, все еще, не чувствуя онемевшей ноги.
«А что же теперь будешь делать? Поезд-то скорый».
«Не знаю. Доеду до следующей станции, где он останавливается.
Может мне жена там деньги на дорогу или сообщение какое оставит у дежурного.»
«Что, так вот в носках и поедешь?»
«Не-е, у меня тут тапки в кустах валяются. И денег немного есть».
«Ну-ну, валяй. Только больше милиции не груби».
И Пропащий вновь оказался в носках на мокром пероне. Все происшедшее с ним трансформировало его желание найти выпивки в желание отыскать тапки и поскорее убраться с этой станции, что бы больше ее никогда не видеть. К его удивлению, в этом ему повезло: пока он шарился по кустам в поисках тапок, подошел какой-то поезд местного значения и Пропащий успел-таки отыскать свою обувку и купить на него билет, до куда хватило денег.
Проводниками в его вагоне были двое молодых и здоровых парней, которым было по большому счету параллельно, чем занимаются пассажиры, и посему, дым в вагоне стоял коромыслом: кто пел песни, кто играл в карты, кто мерился силой рук, кто о чем-то спорил и, в основном, все пили водку.
Пропащий по началу растерялся, но потом довольно быстро приобщился к этому бедламу, легко освоившись в среде таких же, как он сам, пропащих.
Участники этого неигрового «шоу» сами предлагали ему выпить, закусить, поговорить, подсознательно чувствуя дискомфорт от присутствия трезвого и здравого, а значит — чужого им человека, так сказать, инородного тела в их массе. Мотаясь из конца в конец вагона, многие из них уже перезнакомились и общались по свойски, на короткую руку. Прошел даже слух, что кто-то из присутствующих, бывало, езживал в одном вагоне с самим Венечкой Ерофеевым. Большинство из всей этой публики, конечно же, и слыхом о нем не слыхивала, но то, как это было подано, внушило известную долю уважения к Венечке, и особенно к тому, кто был с ним знаком.
В конце концов Пропащий обосновался в одном из купе, недалеко от туалета, где ехали два престарелых брата и жена одного из них.
Причем, из их разговора Пропащий понял, что должны были ехать только двое супругов, но на вокзале, провожавший их старший брат, выпив бутылочку пива, вдруг решил поехать с ними к ним же в гости, и ни какие уговоры и ссылки на то, что его потеряют дома не возымели силы.
К моменту появления Пропащего, братья громко спорили о политике. А о чем же еще спорить двум подвыпившим и повидавшим жизнь мужчинам, воспитанным в духе политической активности?
«А хрен-ли эти демократы?!» — кричал один из них. «Развалили всю страну к ебеной матери! А вот если бы…»
«Дак вот я тебе и говорю, — не уступая в напористости, вторил ему другой, — Грача надо выбирать. Он, мужик — молодец! Военный! Долго говорить не любит. Он им, б…м, покажет, как…» И дальше вворачивалась трехэтажная конструкция небезизвестного содержания, от чего аргумент приобретал невероятную весомость. Но в чем братья сходились твердо и однозначно, так это в том, что споря о чем-то, не стоит забывать и о выпивке. А по мере убывания оной, страсти накалялись все больше и больше. Когда количество средств выразительности стало преобладать над количеством смысловых значений, и разговор пошел на слишком высоких, даже по местным меркам, тонах, свершилось чудо: появился проводник.
