Джон Апдайк - Рассказы о Маплах
— Я просила тебя помолчать. Теперь ты наговорил вещей, которые я никогда не прощу.
Прекрасно понимая свою неправоту, задыхаясь от чувства вины, он сосредоточился на дороге, хмуро прирос к баранке. Они ехали со скоростью шестьдесят миль в час, движение, как всегда в воскресенье, было несильным, но Ричард так часто пользовался этой дорогой, что для него расстояния превращались здесь во время, и машина словно бы двигалась с медлительностью минутной стрелки. Будь он хорошим стратегом, он бы хранил молчание, такое поведение помогло бы сохранить достоинство, но ему казалось, что новое сотрясение воздуха сможет восстановить равновесие в его браке, все сильнее нарушавшееся с каждой бессловесной милей.
— Что скажешь про Бин? — спросил он. Бин была их дочерью, накануне они оставили ее дома с температурой тридцать девять, а сами отправились на вечеринку.
Джоан поклялась себе молчать, но материнский инстинкт одержал верх.
— Сильная простуда, ужасный насморк.
— Слушай, моя сладкая, а мне не будет больно? — выпалил Ричард. Как ни странно, он никогда раньше не сдавал кровь. Он страдал астмой, был тощ и признан негодным для воинской службы; раньше, в колледже, и теперь, на работе, не столько из-за собственного нежелания, сколько из-за недоверия к нему, он избегал донорства. Это была проверка на смелость, такая примитивная, что раньше никому не приходило в голову так его проверять.
Весна приходит в Бостон неохотно. Стоянка была покрыта рябой ледяной коркой, серый затхлый воздух межсезонья придавал зданиям вдоль Лонгвуд-авеню единообразную блеклую величавость. Шагая к больничным дверям, Ричард поинтересовался, увидят ли они короля Аравии.
— Он в отдельном крыле, — сказала Джоан. — С четырьмя женами.
— Всего четыре? Да он аскет! — Он даже осмелился похлопать жену по плечу, хотя толстое зимнее пальто могло помешать ей почувствовать прикосновение.
Их направили в длинный коридор, застеленный линолеумом цвета сигары. Коридоры, прихотливо изгибаясь, разбегались во все стороны, так всегда бывает в больницах, когда пристраивают корпус за корпусом. Ричард чувствовал себя сироткой Гензелем, бредущим за своей Гретель; воображаемые птицы клевали у них за спиной хлебные крошки, пока они робко не постучали в дверь колдуньи с надписью «Центр сдачи крови». На стук выглянул молодой человек в белом халате. Через его плечо Ричард в ужасе увидел пару разутых женских ног, параллельно водруженных на кровать. От игл и пузырьков слепило глаза. Молодой человек через щель в двери сунул вновь пришедшим два длинных бланка. Сидя рядышком на скамейке, тщательно выписывая свои имена и припоминая перенесенные в детстве болезни, мистер и миссис Мапл смотрели на самих себя новыми глазами. Ричард боролся с желанием хихикать, дурачиться и врать, посещавшим его всякий раз, когда от него, как от адвоката, вынужденного вести безнадежное дело, требовали предоставить данные о себе для вечности. Его как-то оправдывало разве что то, что эти же самые данные (адрес проживания, дата вступления в брак) доверяет бумаге раненая душа рядом с ним. Он заглянул через ее плечо:
— Понятия не имел, что ты болела коклюшем.
— Я знаю об этом от матери, сама не помню.
Где-то звякнула посуда, вдали ожил лифт. Женщина средних лет, сильно нарумяненная и перегруженная мехами, вышла из помеченной кровью двери и покачнулась на уже знакомых Ричарду ногах, теперь обутых. Женщина окинула Маплов воинственным взглядом и, твердо ступая, исчезла за углом коридора. Молодой человек высунулся из двери с хирургическими щипцами в руке. Он недавно постригся и оттого еще больше смахивал на ученика парикмахера. Щелкнув щипцами, он с улыбкой спросил:
— Пойдете вместе?
— Конечно.
Ричарда рассердил юный возраст этого желторотика, которому им предстояло доверить свою сокровенную влагу. Но стоило Ричарду подняться, как от возмущения не осталось и следа, ноги подкосились. Выдавливание образца крови из его среднего пальца показалось самым отвратительным и бесполезно затянувшимся физическим контактом с другим человеческим существом за всю его жизнь. Хорошие дантисты, механики, парикмахеры умеют успокаивать прикосновением, но этот интерн ничего такого делать не умел, был неловок и пытался возместить это грубостью. Снова и снова он, как неуклюжий вампир, без толку мял и крутил багровеющий палец. Тоненькая пробирка упорно отказывалась наполняться кровью.
— Кажется, ему не нравится проливать кровь, — обратился интерн к Джоан. Та сидела на табурете рядом с батареей переливающихся склянок с безразличием медицинской сестры.
— У него медленный кровоток, — сказала она. — Ускоряется только после полуночи.
От этой попытки сострить насмерть напуганный Ричард громко хохотнул, отчего его кровь наконец брызнула в пробирку. Красный столбик подскочил, как в термометре.
Интерн облегченно перевел дух и принялся объяснять:
— Нам бы здесь поставить таз с горячей водой. Вы же только что с холода. Сунули бы руку в теплую воду — и кровь бы забила фонтаном.
— Могу себе представить… — пробормотал Ричард.
Но интерн уже мысленно заклеймил его клоуном и обращался только к Джоан:
— Всего-то и нужно что маленькая емкость, ну и собственный кофе в придачу. Пока что нам приходится посылать за кофе наверх, когда сдавшему кровь донору надо взбодриться. Вам потребуется кофе?
— Нет! — встрял Ричард, уже приревновавший жену к этому сосунку.
— У вас нулевая группа, — сообщил интерн Джоан.
— Знаю.
— А у него А-положительная.
— Это отлично, Джек! — сказала ему жена.
— Я редкий экземпляр? — поинтересовался он.
— Ноль-положительная и А-положительная — самые распространенные группы, — объяснил интерн. — Ну, кто первый?
— Давайте я, — вызвалась Джоан. — У него это в первый раз.
— Ее полное имя — Джоан д'Арк! — выпалил Ричард, злой на ее эгоизм и самодовольство.
Перепуганный интерн приказал, уставившись в пол между ними:
— Разувайтесь и ложитесь на кушетки! — К этому он присовокупил жалобное «пожалуйста», заставившее всех троих рассмеяться, интерна — последним.
Кушетки стояли вдоль стен перпендикулярно одна другой. Джоан улеглась, и муж узрел ее укороченной. Никогда еще он не видел ее такой: трогательная прическа, оголенная длинная белая рука, ноги в чулках, по-детски беззащитно сведенные носками внутрь. На кушетках не было подушек, и, повалившись навзничь, он почувствовал, будто у него запрокинута голова и он словно колышется на поверхности воды, и от этой иллюзии крепла надежда, что нереальное приключение сейчас прервется, завершится, как дурной сон.
— Ты в порядке?
— А ты? — тихо донеслось из-под шапки волос с прямым, словно еще матерью расчесанным пробором. Он наблюдал, как длинная игла вонзается в мякоть ее руки, как елозит по коже клок влажной ваты. Он думал, что их кровь побежит в канистры или в бутыли, но интерн, чье дыхание было теперь единственным звуком в кабинете, пододвинул к Джоан нечто, похожее на маленький ранец, весь оплетенный проводами. Он заслонил собой кушетку, а когда отошел, то оказалось, что к сгибу руки Джоан, в месте, где лучше всего проглядывает синий рисунок вен, присоединен пластиковый шланг. Именно это нежное местечко на ее руке было в дни ухаживания самым чувствительным к его ласке. Торчавшее теперь оттуда щупальце стало вдруг зловеще багровым. Ричард едва удержался от крика.
От того, с какой готовностью ее кровь покидала тело, он сам испытал физическую боль. Он не успел и глазом моргнуть, как шланг наполнился кровью. Думал, что увидит поток, но зрелище создавало впечатление, будто свернутый колечком шланг подает кровь в обратную строну, в нее; шланг можно было принять и за лишний штрих на картине, вроде бесстыдно пририсованных усов. От неподвижности собственной головы все казалось его взору плоским.
Настала его очередь. Сначала интерн ловко ввел ему новокаин, а потом он ощутил вторжение чего-то грубого; это мог быть, к примеру, гвоздь среднего калибра. Интерн дважды не находил вену, но третий раз оказался удачным, и он закрепил победу куском лейкопластыря. Ричард все это время бездумно разглядывал созвездия пятен на потрескавшемся потолке. Смотреть на то, что с ним творили, было небезопасно. Когда интерн отошел и принялся звенеть своими инструментами, Джоан выгнула шею, чтобы показать мужу лицо и перевернутую улыбку: моргающие глаза очутились на месте рта, на месте глаз красовался скошенный рот.
Так, перпендикулярно друг к другу, они пролежали всего несколько минут, но время текло не в этом кабинете, а за стенами, вместе со звяканьем посуды вдалеке, приближением и удалением шагов, открыванием и закрыванием невидимых дверей. Чувствуя безболезненное биение пульса в сгибе своей руки, но сознательно не интересуясь, как это выглядит, он парил, представляя, как вознесется его душа, когда вытечет под кушетку вся его кровь. Его и Джоан кровь смешивалась на полу, их души вместе скользили от трещины к трещине, от звезды к звезде на потолке. Один раз она кашлянула, и звук этот походил на падение камешка, сковырнутого скалолазом со склона.
