Франк Ведекинд - Пробуждение весны
Мельхиор: Никогда!
Вендла: Но если я тебя об этом прошу, Мельхиор.
Мельхиор: В своем ли ты уме?
Вендла: Ни разу в жизни я еще не была бита.
Мельхиор: Если ты можешь просить об этом...
Вендла: Прошу - прошу
Мельхиор: Так я тебя выучу просить! (Бьет ее).
Вендла: Ах, Боже мой! - ни чуточки не больно.
Мельхиор: Если бы, - сквозь все твои юбки!
Вендла: Так бей же меня по ногам!
Мельхиор: Вендла! (Бьет ее сильнее).
Вендла: Ты меня только мажешь, - только мажешь!
Мельхиор: Подожди, ведьма, я выгоню из тебя чорта!
(Бросает прут в сторону и бьет Вендлу кулаками так, что она испускает страшный вопль. Это его не останавливает, он продолжает, как бешенный колотить ее, хотя крупные слезы струятся по его щекам. Вдруг он отскакивает, хватается руками за виски и, отчаянно рыдая, бросается в лес).
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Сцена первая
Вечер. Комната Мельхиора. Окно открыто, на столе горит лампа. Мельхиор и Мориц сидят на диване.
Мориц: Теперь мне опять хорошо, только немного волнуюсь. - Но на греческом я спал, как пьяный Полифем. Удивительно, что старый Цунгеншлаг не надрал мне уши. - Сегодня утром я чуть не опоздал. - Первая моя мысль, когда я проснулся, были глаголы на (м.).
Господи Боже, чорт побери совсем, за чаем и всю дорогу я так спрягал, что у меня в глазах зелено стало. - Заснул я, должно быть, уже после трех. Перо кляксу сделало на книге. Лампа коптила, когда Матильда разбудила меня. В кустах сирени под окном дрозд щебетал так радостно, - невыразимая меланхолия овладела опять мной. Я надел воротничок, волосы пригладил щеткой. - А чувствуешь свою силу, когда хоть сколько-нибудь поработаешь над собою!
Мельхиор: Может свернуть тебе папиросу?
Мориц: Спасибо, я не курю. - Только бы и дальше так шло. - Я хочу работать, работать, пока у меня глаза на лоб не вылезут. - Эрнест Ребель после каникул уже шесть раз не знал урока: три раза - греческий, два раза у Кнохенфуха, последний раз по истории литературы. Я же попался всего пят раз; и с сегодняшнего дня этого больше не случится! - Ребель не застрелится. У Ребеля нет родителей, которые всем ему жертвовали. Он может, если захочет, стать поденщиком, ковбоем или матросом. Если я провалюсь, моего отца хватит удар, а мать сойдет с ума. Этого нельзя пережить. - Перед экзаменами я молил Бога, чтобы он послал мне чахотку, только бы эта чаша миновала меня. - И она прошла мимо, но я еще и теперь вижу вдали ее сияние и ни днем, ни ночью не смею поднять глаз. - Но все-таки я держусь крепко и уж теперь выберусь. В этом порукой мне неизбежный вывод, что я не могу упасть, не расшибив головы.
Мельхиор: Вся жизнь невыразимая пошлость. Я с удовольствием повесился бы. - Что же это мама не дает нам чаю!
Мориц: От твоего чаю мне станет лучше, Мельхиор! - Видишь, я дрожу. Я чувствую такое странное волнение. Пожалуйста, дотронься до меня. Я вижу, я слышу, я чувствую гораздо яснее, - но все это точно во сне, - и во всем такое возбуждение! - как там, в лунном сиянии, сад раскинулся такой тихий, такой глубокий, точно он уходит в бесконечность! - Из-под кустов выходят туманные тени, скользят на светлом в бездыханной суетливости и скрываются в полутьме. Мне кажется, под каштаном идет какое-то совещание. - Спустимся туда, Мельхиор.
Мельхиор: Сначала попьем чаю.
Мориц: Листья шепчут так вкрадчиво. Точно я слышу покойницу бабушку, как она рассказывает сказку о "королеве без головы". - Это была дивно красивая королева, хороша, как солнце, краше всех девиц в той земле. Только жаль, без головы она родилась. Она не могла ни есть, ни пить, не могла ни смотреть, ни смеяться, даже не могла целоваться. Она объяснялась со своими приближенными только с помощью своей маленькой нежной руки. Изящными ножками выстукивала она объявления войны и смертные приговоры. И вот, в один прекрасный день ее победил король, и так случилось, что у него было две головы; они все время спорили, так яростно, что не давали одна другой и слова вымолвить. Тогда обер-гоф-маг взял ту из них, которая поменьше, и приставил ее к королеве. И смотри, она пришлась впору. Потом женился король на королеве, и две головы уже не ссорились, но целовали одна другую в лоб, щеки, губы и жили еще долгие, долгие годы счастливо и в радости... Очаровательная нелепость! С самых каникул безголовая королева не идет у меня из головы. - Когда я вижу красивую девушку, я вижу ее без головы, - а потом вдруг кажусь сам себе безголовою королевою... Может быть, это мне приставят еще раз голову.
(Госпожа Габор входит с дымящимся чаем и ставит его на стол перед Морицем и Мельхиором).
Г-жа Габор: Вот, дети, пейте. - Добрый вечер, господин Штифель, как поживаете?
Мориц: Благодарю вас, госпожа Габор. - Я прислушиваюсь к хороводу там, внизу.
Г-жа Габор: Да у вас совсем нехороший вид! Вам нездоровится?
Мориц: Да как сказать! В последнее время немножко поздно ложился спать.
Мельхиор: Представь себе, он работает целыми ночами!
Г-жа Габор: Вы бы этого не делали, господин Штифель. Надо беречь себя. Подумайте о вашем здоровье. Школа не возвратит вам здоровья. Ходите прилежно гулять на свежем воздухе! Это в ваши годы важнее, чем правильный немецкий.
Мориц: Я буду много гулять. Вы правы. Можно быть прилежным и на прогулках. Как это я сам не набрел на эту мысль! - Письменные работы все-таки придется делать дома.
Мельхиор: Письменные ты у меня делай, так будет нам обоим легче. - Ведь ты знаешь, мама, что Макс фон Тренк умер от нервной горячки? - Сегодня днем приходит Гансик Рилов от смертного одра Тренка к ректору Зоненштиху заявить, что Тренк умер на его глазах. - "Так? - сказал Зоненштих, - ты еще с прошлой недели не досидел двух часов. Вот записка к педелю. Пора это дело окончить. Весь класс примет участие в погребении" Гансик так и скис.
Г-жа Габор: Что это у тебя за книга, Мельхиор?
Мельхиор: "Фауст".
Г-жа Габор: Ты уже прочел?
Мельхиор: Еще не до конца.
Мориц: Мы дошли до Вальпургиевой ночи.
Г-жа Габор: На твоем месте я подождала бы с "Фаустом" еще годик или два.
Мориц: Я не знаю ни одной книги, мама, в которой нашел бы так много красивого. Отчего мне нельзя ее читать?
Г-жа Габор: Потому что ты не поймешь ее.
Мельхиор: Ты этого не можешь знать, мама. Я очень хорошо чувствую, что еще не в состоянии постичь это произведение во всей его глубине...
Мориц: Мы всегда читаем вдвоем, это чрезвычайно облегчает понимание.
Г-жа Габор: Ты уже настолько вырос, Мельхиор, чтобы понимать, что тебе полезно и что вредно. Я первая была бы тебе благодарна, если бы ты никогда не давал мне повода тебя в чем-нибудь останавливать. - Я хотела обратить твое внимание только на то, что и самое лучшее может повредить, если еще не настолько зрел, чтобы правильно понять. Но все-таки я охотнее поверю тебе, чем каким бы то ни было правилам воспитания. - Если вам, дети, что-нибудь понадобится, так ты, Мельхиор, выйди и позови меня. Я буду в своей спальне.
(Уходит).
Мориц: Твоя мама думала об истории с Грехом.
Мельхиор: Но разве мы хоть на минуту остановились на ней?
Мориц: Сам Фауст не мог бы отойти от нее спокойнее.
Мельхиор: Как будто здесь нет ничего, кроме этой мерзости! - Фауст мог бы обещать девушке, что женится на ней, мог бы и так бросить, - он не был бы в моих глазах ни на волос ни лучше, ни хуже. Гретхен, по-моему, могла бы умереть от разбитого сердца. Видишь, как всякий субъективно обращает свой взор именно на это, - можно подумать, что весь мир вокруг этого вертится.
Мориц: Откровенно сказать, Мельхиор, у меня, в самом деле, есть это чувство с тех пор, как я прочитал твою записку. - На каникулах, в один из первых дней, она упала к моим ногам. - Я запер дверь на задвижку, и у меня рябило в глазах, когда я пробегал эти строки. Так быстро промчался по ним, как испуганная сова через пылающий лес. - Мне кажется, будто бы многое я прочитал с закрытыми глазами. Как ряд смутных воспоминаний звучат в моих ушах твои объяснения, как песня, которую мурлыкал радостно в детстве, и которую опять услышал с замиранием сердца из чужих уст, умирая. - Такое горячее сострадание вызвало во мне то, что ты написал о девушках. Я не мог освободиться от этого впечатления. Поверь мне, Мельхиор, несправедливость терпеть слаще, чем несправедливость совершать. Невинно претерпеть такую сладкую, свершенную над тобой несправедливость, - это кажется мне верхом всех земных блаженств.
Мельхиор: Блаженство как подаяние мне не нужно.
Мориц: Почему же не нужно?
Мельхиор: Я хочу только, что берется с бою.
Мориц: Разве это наслаждение, Мельхиор?! - Девушка, Мельхиор, наслаждается, как блаженные боги. Девушка защищена благодаря своим свойствам. До последнего мгновения она защищена от всякой горечи, и вдруг все небеса раскрываются над нею. Девушка боится ада уже в тот момент, когда еще перед нею цветущий рай. Ее чувство свежее ключа, бьющего из камня. Девушка поднимает бокал, которого не касалось земное дыхание, - чашу нектара, - и выпивает горящий и пламенеющий напиток. Удовлетворение, получаемое при этом мужчиною, кажется мне пресным и скучным.
