Хулио Кортасар - Слюни дьявола
Образ мальчика врезался мне в память сильнее, чем его внешность на фотоснимке (об этом рассказ пойдет дальше), но я уверен, что сейчас мне отчетливее видится фигура женщины, чем ее образ. Она выглядела изящной и стройной, - хотя оба эти слова не для нее, - и была в меховом манто, почти черном, почти длинном, почти элегантном. Резвый ветер тогдашнего утра (потом он утих и потеплело) бросил ей на щеки пряди рыжих волос, удлинивших лицо, бледное и встревоженное, - опять два неточных слова, - и оставлявших целый мир один на один с ее черными глазами, с ее глазами, как два ястреба, как два срыва в бездну, как два зелено-трясинных всполоха. Я не описываю, а просто передаю ощущение. И говорю - два зелено-трясинных всполоха.
Надо сказать, что юнец был неплохо одет и даже мог похвалиться желтыми кожаными перчатками, которые, - я готов дать руку на отсечение, принадлежали его старшему брату, наверное, студенту права или социальных дисциплин. Перчаточные пальцы забавно вылезали из кармана куртки. Довольно долго я не мог разглядеть его лица, видел только профиль, отнюдь не дурашливый, испуганный птенец, ангел Фра Филиппо, рисовая ,каша - и спину подростка, который обожает восточные единоборства и уже пару раз дрался за идею или за свою сестру. До четырнадцати, возможно пятнадцати, лет его, похоже, кормили и одевали родители, но не давали ни сантима, а потому всякий раз приходилось очень долго думать с друзьями, как ухитриться попасть в кафе, как купить коньяк или пачку сигарет. наверное, ходил-бродил по улицам, мечтая об одноклассницах, об уютном кинозале и новом фильме, о том, где бы разжиться деньгами на последний роман или галстук, или какой-нибудь из красивых ликеров с зелеными и белыми этикетками. А дома (этакий добропорядочный дом, обед ровно в двенадцать и романтические пейзажи на стенах, мрачноватая гостиная и прихожая с подставкой для зонтов из красного дерева), дома время шло, как идет надолго зарядивший дождь, выстукивая одно и то же: учи уроки, помни, ты - надежда мамы, бери пример с папы, не забывай писать тете в Авиньон. Одно спасение - улица и вся целиком река (но без единого сантима), и волшебный город для пятнадцатилетних со своими метками на дверях, с дико орущими котами, с пакетиками жареной картошки по 30 франков, - и порнографический журнал, сложенный вчетверо, одиночество, как пустота в карманах, надежда на счастливые встречи, жадный интерес к тайнам непознанного, манящего великой любовью, вседозволенностью, подобной ветру и улицам.
Такой мне представлялась жизнь любого схожего с этим молокососа, но этот выделился теперь из ряда других, стал для меня особым персонажем, благодаря присутствию рыжеволосой женщины, которая продолжала с ним говорить. (Наскучило повторять, но вот проплыли еще две клочковатых тучи. Думаю, что тем утром я ни разу не взглянул на небо, ибо, став свидетелем странной сцены, не мог оторвать глаз от мальчика и женщины и ждал, смотрел и...). Короче говоря, юнец явно волновался, и было нетрудно догадаться, как все начиналось если и не десятью минутами, то получасом раньше. Мальчик очутился на самой оконечности острова, увидел женщину и обалдел. Женщина это ожидала, ибо пришла сюда в ожидании этого, а, может, мальчишка появился тут раньше, она увидела его с балкона или из машины и подоспела, завязала разговор в уверенности, что он ее убоится и не посмеет удрать и останется, да еще будет петушиться и дерзить, изображая бывалого бонвивана. Дальнейшее было на виду, ибо все происходило в каких-то пяти шагах от меня и можно было проследить все фазы игры, забавного поединка, привлекавшего и интриговавшего именно своей развязкой. Мальчик, конечно, может улизнуть под предлогом какого-нибудь уже обещанного свидания или дела, - он пойдет прочь, спотыкаясь, но изо всех сил стараясь скрыть смущение и шагать вразвалку; захочет скорее выйти из-под огня убийственно насмешливых глаз женщины. Однако он может и остаться, как завороженный удавом кролик, и женщина, почувствовав силу, станет нежно гладить ему щеки, ерошить волосы, не нуждаясь в словах, а затем возьмет под руку и уведет с собой, хотя еще до того он с некоторой заминкой, выдающей душевные колебания и страх перед любовной авантюрой, может осмелеть, обнять ее за талию и поцеловать.
Все это могло произойти, но еще не происходило, и Мишель, предвкушая события, сидел на парапете, ждал, почти инстинктивно подготовив фотокамеру к моментальному снимку, чтобы успеть запечатлеть живописную картинку: безлюдный уголок острова и необычная парочка, ведущая интимный разговор.
Удивительно, что эта сцена (ничего ведь особенного: оба персонажа не по возрасту молоды) обладала какой-то тревожащей аурой. Мне подумалось, что это сугубо мое ощущение и что если удастся сделать снимок, он все вернет к незамысловатой первозданности. Потом мне захотелось узнать, о чем размышляет человек в серой шляпе, сидящий за рулем машины, которая стояла на набережной у моста в скверике, и читающий газету. Я только что его обнаружил, ибо люди, сидящие в автомашинах, почти исчезают, растворяются в этой личной каморке, обретающей великолепие лишь в движении, перед лицом опасности. И тем не менее машина была здесь все это время, формируя (или деформируя) островной пейзаж. Ведь сказать Машина все равно что сказать фонарный столб или садовая скамейка. Совсем не то, что ветер и солнечный свет, всегда новые в наших глазах и ощущениях, как и этот мальчик с женщиной, возникшие здесь для того, чтобы изменить здешний вид, представить мне остров по-новому. Впрочем, вполне допустимо, что мужчина с газетой тоже следит за происходящим, и, как и я, улавливает нечто злонамеренное в этом затянувшемся действе. Вот женщина мягко повернулась, и мальчик оказался между ней и парапетом, и я увидел их в профиль. Он стал выше ростом, но не намного, она все равно была больше и словно птица парила над ним (ее внезапные смешки были как встрепеты крыльев), усмиряя его своим присутствием, смехом, взмахами рук. Чего еще ждать? Диафрагма шестнадцать, в кадр не попадала та страшная черная машина, но непременно должно было остаться дерево, оживлявшее слишком серый фон...
Я приставил фотоаппарат к глазам, будто нацеливаясь на что-то, но так, чтобы и они оба попали в объектив, и замер в уверенности, что наконец-то схвачу какой-нибудь ключевой жест, предательскую гримасу, одно из тех движений, которые жизнь сливает воедино, а статичные образы, дробящие время на куски, напротив, лишают жизни, если не поймать самый главный, почти неуловимый кусочек в этом ряду. Ждать долго не пришлось. Женщина явно преуспевала в своем стремлении без нажима подавить волю мальчика, шаг за шагом лишить его всякой свободы действий, подвергая неспешной сладостной пытке. Я уже представлял себе финал (теперь появилось маленькое пенистое облачко, почти единственное на небе), предвидел их появление у нее дома (где-нибудь на первом этаже с массой разных подушек и кошек) и ждал, когда смущение вконец одолеет юнца, который отчаянно захочет его скрыть и даст себя увести, делая вид, что ему такое не впервой. Прикрыв глаза, если я действительно их тогда прикрыл, я мысленно видел, что будет дальше: игривые поцелуи, кокетливая женщина, ускользающая от рук, жаждущих, как в романах, сорвать с нее одежды, и в свою очередь заставляющая его раздеваться в кровати на лиловой перине. Ни дать, ни взять - мать и сын в желтоватом отсвете абажура. И все кончится, как всегда, а, может, и совсем иначе, и посвящение подростка в мужчины не состоится, не сможет состояться, - будет долгий пролог, когда копошение рук, грубые ожесточенные ласки завершатся кто знает чем, - либо взрывами одинокого наслаждения порознь, либо досадной неудачей, виной чему может послужить усталость и стесненность невинного младенца. Да, скорее всего будет так, это вполне вероятный исход. Подобная женщина не могла искать в мальчишке любовника, она завладевала им в других, совершенно непонятных целях, разве что затевала какую-то жестокую игру, желала взять его просто для забавы, возбуждала себя для кого-то другого, для кого-то, кто никак не мог быть этим мальчишкой.
Мишель любит покуражиться в литературе, пофантазировать. Ничто его так не забавляет, как придумывать что-то из ряда вон выходящее, необычных персонажей, всяких монстров, правда, не всегда отвратных. Но эта женщина распаляла фантазию, словно обещая ключи к постижению единственной истины. Я и теперь постоянно возвращаюсь к ней в мыслях, ибо склонен долго пережевывать одно и то же, а в ту пору решил не ждать, когда она уйдет, и не терять больше ни секунды. Проверил, чтобы в видоискатель попало все, что надо (дерево, парапет, одиннадцатичасовое солнце), и щелкнул. Снимок был сделан. Через какую-то минуту они оба словно очнулись и взглянули на меня: мальчик непонимающе и вопросительно, а она сразу вспыхнула гневом, ее лицо и фигура выражали бурный протест против того, что оказались в постыдном плену у крохотного клочка фотопленки.
