Ирина Грекова - «Скрипка Ротшильда»
Ирина Грекова - «Скрипка Ротшильда» краткое содержание
Ирина Грекова
«Скрипка Ротшильда»
Рита и Полина Ивановна были приятельницами. Рита работала в школе преподавателем русского языка и литературы, а Полина Ивановна — лифтершей в доме, где жила Рита.
Очень были они разные. Рита — высокая, худая, шарнирная женщина, одни руки и ноги, помесь Дон Кихота с ветряной мельницей. Полина Ивановна, напротив, ростом небольшая, вся упакованная, крутопузатенькая, с черными твердыми антрацитовыми глазами.
Риту всегда одолевали проблемы, роившиеся вокруг нее, как слепни вокруг лошади. Для Полины Ивановны проблем не существовало — все они были уже решены. Тем не менее они с Ритой отлично ладили, охотно встречались, когда позволяло время. Времени у обеих было в обрез.
Рита по уши была занята в школе: уроки, педсоветы, успеваемость, отчетность, сбор макулатуры да еще куча несправедливостей, с которыми она почитала долгом бороться. А пуще всего — тетради, от которых не было ни спасу, ни роздыху. Каждую надо было проверить, и она проверяла на совесть, до последней буковки, до точки с запятой, обильно посыпая страницы пеплом своих сигарет, которые курила непрестанно, с утра до ночи. Проверив работу, Рита в конце не просто ставила отметку, а писала развернутый отзыв. Русскую литературу она любила страстно и так же не могла прожить без книги, как без сигареты.
Полина Ивановна тоже была занята сверх меры. Дежурила она, правда, раз в три дня — сутки на работе, двое свободных, — но свое дежурство считала отдыхом. Зарабатывала она в другие, нерабочие дни: ходила частным образом убирать квартиры в том же доме, где жили в большинстве высокооплачиваемые. Брала она за уборку пятнадцать рублей (за окна отдельно) и говорила, что по нынешним временам это даром: берут и по двадцать, и по двадцать пять. В часы уборки сами высокооплачиваемые трудились на своих ответственных постах, а их жены — изнеженные и раскрашенные, во всем заграничном прогуливали собак, послушно пережидая, пока породистый пес, задрав ногу, справлял естественную нужду. Иногда собаки снюхивались попарно, а их хозяйки, натянув поводки, как вожжи, вели между собой культурные беседы.
Тем временем Полина Ивановна проводила уборку. Высоко подоткнув и без того коротенькое платьице над белыми коленками, она мыла полы в местах общего пользования, по старому обычаю — головой вниз. Потом, уже головой вверх, вооружившись техникой (пылесосом или полотером) обрабатывала ковры, паркет и все остальное. К коврам, сервизам, магнитофонам и статуэткам Полина Ивановна относилась с уважением, а книг, грешным делом, не любила. Главное, и пылесосом толком до них не добраться — обтирай каждую отдельно. Сама она книг не читала — некогда. Работа, да и по дому дел невпроворот: купи, приготовь, выстирай. Семья! Муж, Николай Иванович, инвалид Отечественной войны, сын Игорь в армии и дочь Люда в неудачном браке. Сын Игорь отбывал службу исправно, получал поощрения, а с дочерью не повезло: муж оказался пьяницей и лодырем. Люда с ним помучилась-помучилась и развелась, и сели они с маленьким Садиком (большое имя Садат) туда же, на шею Полине Ивановне.
Рита же была женщина одинокая. Был у нее когда-то муж, тоже высокооплачиваемый, но ушел к другой. Спасибо, оставил Рите квартиру и книги, а себе взял машину и дачу. Как будто и со второй женой он не ужился — Рита в точности не знала. Было это давно, она уже и грустить кончила. Детей у нее не было, но она от этого не очень страдала: ученики — это дети в квадрате.
Полина Ивановна ходила к Рите не убирать, а так, по дружбе: денег лишних у Риты не было, да и нелишних до получки редко хватало. Убирала она сама, неумело воюя с полотером и пылесосом, купленными еще тогда, при муже. Их устройство она, закоренелый гуманитарий, понять не могла даже в общих чертах (какую вилку куда). Вообще для нее электрический ток был враждебной загадкой, и, словно чуя это, приборы у нее все время портились. Пылесос еще иногда, припадками, начинал работать, а полотер стал на вечный прикол в углу коридора.
Дружба Полины Ивановны с Ритой началась, когда однажды Рита застряла в лифте между этажами: монтера на месте не было, и Полина Ивановна сбегала куда-то и привела своего знакомого, который согласился произвести спасательную операцию за бутылку. Рита на радостях дала ему шесть рублей (такие были цены!), а Полину Ивановну пригласила к себе на чашку кофе. Так оно и пошло — дружба на кофейной почве. Обе любили кофе, но Рита его покупала, а Полина Ивановна нет — дорого.
Полина Ивановна забегала к Рите между делами, нечасто и нередко, раз в несколько дней. Рита сразу же хваталась за кофейную мельницу. Мельница была старая, треснувшая, кругом обмотанная изоляционной лентой; в процессе работы она стонала и выла, вот-вот грозя развалиться, но все же молола.
За кофейком Рита с Полиной Ивановной по душам разговаривали, как говорится, «делились». Полина Ивановна, постарше годами, учила свою приятельницу уму-разуму:
— Смотрю я на вас, Рита Петровна, и, не обижайтесь, совсем жить вы не умеете. Вот вы кофе пьете, курите, и не какие-нибудь, а «Столичные». Книги покупаете. Трех дней не прошло — опять книга! Сколько же на это денег надо! Хоть бы вы у соседок поучились, как жить. У них сервизы, серванты, от платьев шкафы ломятся. А на вас свитерок один, и тот на локтях светится. А если бы не курить, и кофе не пить, да книги побоку? Был бы у вас и свитер мохер, и ковер, и дубленка... А еще лучше — деньги на книжке. Лежат, есть не просят. Копили бы себе и копили.
— А зачем?
— Как зачем? На черный день.
— Будет ли он, этот черный день, — неизвестно. А может, я раньше умру? Я лучше сейчас поживу как хочется.
— Дело ваше. А по-моему, не так. Жить надо с обзором, с оглядкой. Мой Николай Иванович, даром что инвалид войны, раньше курил запоем. Я отучила. Спрячу деньги в потайное место, он тыр-пыр, а купить не на что. «Паша, — говорит (он меня Пашей зовет, по паспорту я Парасковья), — сил моих больше нет, душа просит курева. У нас на фронте и то давали, а в стране какая бедность была!» А я ему: «Потерпи, здесь не фронт. Там ты кровь проливал, а здесь не за что». И что же? Отвык. Перековался. Он у меня под дисциплиной! А ваш-то где сейчас, Рита Петровна?
— Не знаю. Гуляет где-то.
— Котует, значит.
— Ну, зачем так-таки и котует? У него своя жизнь.
— Все-таки, не обижайтесь на меня, Рита Петровна, профукали вы своего мужика. Много воли ему дали. За мужиком надо в четыре глаза следить: два при себе, два — за ним. А самое главное — денег ему не давать. Получку принесет — забери, спрячь. Ему в день на руки пятьдесят копеек. А если без транспорта, то и меньше. Вы у своего получку забирали?
— Нет.
— Интеллигенция! Вот и дождались.
— Дело не в этом. Может быть, я сама виновата, что он ушел. Не сумела создать ему домашний уют. Это ведь тоже наука.
— Уют уютом, а глаз само собой. Не порхай!
Вопрос о Ритиных заработках тоже тревожил Полину Ивановну:
— Только-то и всего? А тринадцатая зарплата? Премиальные?
— В школе этого нет.
— А больше ничем не прирабатываете?
— Ну, за проверку тетрадей. Пять рублей в месяц.
— Пять рублей! — возмущалась Полина Ивановна. — Это же два окна помыть, а если большое, с дверью, так и одно... Я помою за час, за полтора от силы. А вы на тетрадки сколько времени тратите?
— Не знаю... Много. Не считала.
— А надо считать. Выходит, я неученая, а больше вас зарабатываю. Если бы на мне бы не семья, у меня сберкнижка была бы во какая!
И показывала пальцами толстенький томик — вроде романа «Дворянское гнездо».
Однажды Полина Ивановна пришла взволнованная:
— Мой-то, Николай Иваныч, вы только подумайте, на курорты уехал!
— Да что вы? Куда же это? На юг?
— Нет, в средней полосе. Дали ему бесплатную путевку как инвалиду воины.
— Ой, как хорошо! — обрадовалась Рита.
— Хорошо, да не очень. С одного боку хорошо. Почти месяц — двадцать четыре дня — не поить его, не кормить: экономия. И свету меньше сгорит. Он по вечерам читать любит — борюсь с этим. Подождет, пока засну, и обратно читает. Люда-то с Садиком рано ложатся...
— А что же вас беспокоит?
— Боюсь, загуляет он там с приятелями-инвалидами. Я ему денег в обрез дала: дорога туда-обратно. На эти деньги не разгуляешься. А все-таки сердце неспокойно. Боюсь на него дурного влияния. Он у меня слабовольный.
...Недели через две пришла Полина Ивановна чернее ночи, и губы поджаты:
— Телеграмму отбил Николай-то мой Иваныч. Чуяло мое сердце, смотрите.
Рита прочла:
«ПАША ВЫШЛИ ПЯТЬ РУБЛЕЙ НЕ МОГУ УЕХАТЬ КОЛЯ».
— Видали буржуя-капиталиста? — спросила Полина Ивановна. — Как в воду глядела: растратился там с дружками-приятелями. Вот и пускай такого на курорты.
— А вы ему выслали деньги?
— Как же, выслала! Держи карман! Я эти деньги горбом зарабатываю, тру-скребу, а ему на забаву. Нет уж, пускай сам как хочет, так и выпутывается. Меня тут нет.