Георгий Горин - Формула любви (Повести и пьесы для театра и кино)
Георгий Горин - Формула любви (Повести и пьесы для театра и кино) краткое содержание
Григорий Горин
Формула любви
Повести и пьесы для театра и кино
Посвящение
Эта книга начала сочиняться двадцать лет тому назад. В памятный дгпь 1974 года молодой Марк Захаров несколько раз перекувырнулся от радости через голову перед входом в здание московского театра, куда он только что был назначен главным режиссером, и затем, стряхивая снег, произнес короткое, как выдох, слово: «Тиль»!
Удивленные прохожие, наблюдавшие эту сцену, вряд ли могли тогда понять, что так будет называться пьеса о Тиле Уленшпигеле и что зарождается новая жизнь всего театрального коллектива, который станет впоследствии знаменитым «Ленкомом»…
Скажу честно, и я тогда не очень догадывался, что это кувыркание на снегу — старт нашего долгого совместного пути в театре и кино с этим замечательным режиссером и его актерами-единомышленниками, и что наступит момент, когда они все вместе как бы соберутся здесь под обложкой этого сборника пьес и сценариев.
Так что без всякого бахвальства каждый «ленкомовец» может заявить, что в определенной мере и он автор. Кто более режиссера и актеров способен сделать осязаемой идею драматурга?
«Автор книги, как Творец во Вселенной — должен быть невидим, но присутствовать всюду», — писал А. Франс. Он, автор, здесь и присутствует. Читая пьесы и сценарии, уже, вероятно, невозможно отделить Мюнхгаузена от Олега Янковского, Тиля от Николая Караченцова, Тевье от Евгения Леонова… Да и любая, не совсем главная роль как бы навсегда закреплена за И. Чуриковой, А. Абдуловым, Л. Броневым, С. Фарадой (список можно продолжить). Это нисколько не противоречит и моему авторскому замыслу! Убежден, что присутствие в подсознании знакомого лица не только не сужает фантазию читателя, мо позволяет ему ярче увидеть любую сцену, вдохновенно и впервые сыгранную для него здесь талантливым актером.
Так что «с премьерой тебя, читатель!»
«С премьерой!» — дорогие коллеги, соавторы! Вот уже двадцать лет мы работаем вместе и, верю, не собираемся следовать чужим дурным примерам: ссориться, разбегаться, делиться славой и имуществом…
Эта книга имеет начало в 1974-м, но концовка ее не определена, и дата последней премьеры не обозначена.
Пьеса «Чума на оба ваши дома!..» только передана Марку Захарову и его театру. Ее еще будем править все вместе, оживлять актерскими лицами и голосами. А пока первый вариант спектакля читатель может срежиссировать на свой вкус и раздать роли соответственно собственным симпатиям.
Название книги мы выбрали вместе с издательством «Ладъ», решив, что оно наиболее уместно для коллективного сотворчества.
«Формулу любви» на бумаге с помощью цифр и расчетов безуспешно пытался вывести в одноименном фильме маг и чародей граф Калиостро. Мне эта формула открылась довольно просто, потому что в работе со мной всегда были только друзья. Им, друзьям-единомышленникам, я с благодарностью и адресую свое посвящение…
Григорий ГОРИН
Тиль
Пролог
Дом угольщика Клааса. Клаас и Рыбник пьют пиво и играют в кости.
Посредине сцены — беременная Сооткин. Рядом на лавке Каталина рубит капусту.
Рыбник (бросает кости). Три — три…
Клаас. Нос подотри! (Бросает кости.) Пять и шесть!
Каталина (задумчиво). Я животных люблю… Коров, собак, птичек… Всем своим слабым сердцем люблю. Я скорей себе наврежу, чем им, беззащитным…
Рыбник (бросает кости). Три — три!..
Клаас. Нос подотри!
Рыбник. Ты уже говорил…
Клаас. А ты еще подотри…
Сооткин (вздохнула). О-ох!
Рыбник (обернувшисъ). Началось?
Каталина. Нет. Он еще спит, наш мальчик. Ему еще рано выходить на дорогу жизни.
Клаас. Когда ж соберется с силами этот шалопай? Сколько можно тянуть? Клянусь, если он сегодня не появится на свет, мне придется за ним слазить.
Рыбник. Не торопись. Сегодня, завтра — какая разница?
Клаас. Нет, нет — сегодня! Этот майский день тысяча пятьсот двадцать шестого года меня вполне устраивает… Мне нужен сын, а Фландрии нужен герой. У греков есть Геракл, у англичан — Робин Руд, у испанцев — Дон Кихот, и только мы, фламандцы, за тысячи бессонных ночей не смогли сделать ни одного героя. Стыдно!
Рыбник. М-да, неловко как-то… А почему ты решил, что от тебя — и герой?!
Клаас. Время подошло… И Каталине было видение.
Каталина. Сперва призраки косили людей… На их трупах палач плясал. Камень девять месяцев кровоточил, потом распался… Потом увидела: два младенца народились, один в Испании, принц Филипп, другой во Фландрии, сын Клааса, прозвище ему — Уленшпигель. Филипп станет палачом, а из Уленшпигеля выйдет великий балагур и проказник, и странствовать ему по белу свету, славя все доброе и прекрасное и над глупостью хохоча до упаду… И весь свет он пройдет, и никогда не умрет, потому что он — дух Фландрии.
Клаас. Во как! Слыхал? А я назову его Тилем, Тильбертом, что в переводе означает «живой» или «подвижный». И сегодня же начнутся его славные приключения, если, конечно, мамаша Сооткин поднатужится!
Входит Палач с указом.
Палач. Указ императора. Будете слушать?
Клаас (равнодушно). Можно. (Дает кружку пива Палачу.)
Палач. Спасибо, а то совсем охрип… Ну, слушайте! «Отныне всем и каждому возбраняется печатать, читать, хранить и распространять писания, книги и учения Мартина Лютера, Ионна Виклиха, Яна Гyca, Марсилия Падуанского, Эколомпадия…»
Клаас. Неужели и Эколомпадия тоже?
Палач. Да. И Эколомпадия… «…а также Франциска Ламберта, Юста Ионаса и Иона Пупериса…»
Клаас. И Иона Пупериса?… Нет! Как же так — не читать Иона Пупериса? Да я без Пупериса как без рук! Что-то, брат, ты напутал с Пуперисом…
Палач. Ничего я не напутал! На, читай сам!..
Клаас. Чего — читай?! Я неграмотный…
Палач. А неграмотный — на кой же тебе Пуперис?!
Клаас. Имя хорошее…
Палач. Не дури! Дальше самое интересное: «Лица же, впавшие в ересь или же закосневшие в таковой, подлежат сожжению, а какому именно — на медленном или на быстром огне, — это по усмотрению судьи. За прочие преступления дворяне подлежат сечению, крестьяне — повешению, а женщины — закапыванию в землю живьем… Доносчикам же его святейшее высочество выделяет треть всего принадлежавшего казненным…»
Рыбник. Стоп, стоп! Это важный пункт… Что там насчет денег?
Палач. Доносчик получает треть имущества…
Рыбник. Интересно… (Встает, обходит дом, оглядывается.) А как вот, скажем, стол делить… или лошадь?
Клаас. Эй, Иост, ты решил сделаться доносчиком?
Рыбник. Ну, что значит — решил?… Такие вещи не решают, это приходит как-то само собой… по вдохновению.
Клаас. Подлый ты человек, рыбник…
Рыбник. Да не я! Время такое, Клаас. Господи, да родись я в какой-нибудь ренессанс, я, может быть, музыку бы писал, мадонн разных. Но сейчас-то — инквизиция! Костры, плахи… Где ж тут талантливому человеку развернуться? Время такое…
Сооткин (вдруг хватается за живот, кричит). О-ох! О-ох!
Все вскочили с мест.
Клаас (радостно). Началось! Пришел час! Врешь, рыбник, время подлым не бывает — только люди. А время у нас веселое. Время рождаться Тилю! (Обнимает живот жены.) Давай, мой мальчик: пробивай лбом дорожку. Заждались мы тебя, захирели ожидаючи… Давай. Свет! Музыка! Фландрия! Встречайте его… Все еще только начинается!..
Полный свет, музыка, песня.
Часть первая
Дом
Каталина
Город Дамме. Площадь Большого Базара перед зданием суда. Монах Корнелиус продает индульгенции.
Монах (заунывно). Купите индульгенции. Христиане, купите отпущение грехов своих! Это святая торговля. За несколько флоринов вы попадете в рай!
Неожиданно из здания суда доносится отчаянный женский крик: «Больно! Огонь! Дайте мне яду!.. Ой!..» Монах испуганно крестится. Крик стихает. Из здания суда выходят Палач, Профос и Рыбник.
Профос (Палачу). Все! Ее можно отпустить. Каталина не колдунья!
