Михаил Гуськов - Дочка людоеда, или приключения Недобежкина
— У вас что, глаз нет?! — вскрикнуло это солнцеподобное, довольно крупных размеров чудо природы женского пола, сверкая разъяренными зелеными, а может быть, и голубыми глазами, способными менять цвет в зависимости от обстоятельств. — Ой-ой! — она закатила от боли глаза. — Так наступить на ногу. Молодой человек, вы что, из берлоги вылезли? Ужасно, я не могу ступить и шага.
Аркадий Михайлович готов был поклясться, что не наступал ей на ногу, и вообще находил удивительным, что, переходя улицу, не разглядел впереди такую эффектную девушку. Обычно он в радиусе полукилометра замечал вокруг себя всех хорошеньких девушек, а тут не увидел в двух шагах от себя чуть не сбившую его машину и такой яркий экземпляр второй половины рода человеческого.
— Что же вы стоите, как пень! Вызывайте „скорую помощь" — я не могу идти! Вот медведь!
Аркадий Михайлович оторопело разглядывал незнакомку, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой от напавшей на него робости за свой нечаянный поступок, при этом он почему-то вдруг обратил внимание, что девушка тщательно избегала двух восклицаний — „Боже мой!" и „Черт возьми!"
— Простите, девушка, ей-богу, нечаянно! — как-то очень несолидно, по-нищенски, совершенно забыв о том, что он бесконечно богатый человек, взмолился Недобежкин. — Задумался на мгновение.
— Задумался! Мало того, что вы сделали меня калекой, вас могла машина переехать. Милиционер, милиционер!
Этого возгласа Недобежкин никак не ожидал от такой чудесной юной гражданки.
— Зачем же милиционера звать, девушка? Я же нечаянно, — испугался аспирант. Вокруг них стали собираться прохожие — девочка в очках и с мопсом на поводке, две старушки в панамах…
— Ну, так проводите меня до стоянки такси! — капризно приказала жертва его неловкости.
Блондинка оперлась на руку своего случайного кавалера и заковыляла к стоянке такси, что находилась за универмагом „Молодость" почти рядом со Следственным управлением МВД и одним из входов в Бутырскую тюрьму. Аркадий Михайлович боялся смотреть ей в лицо — настолько ослепительно прекрасным оно казалось ему, а теперь, когда незнакомка взяла его под руку, ощущая поле ее духов, видя маленькие перламутровые розовые туфли, сверкающий лак на ноготках чуть загорелых рук, молодой ученый совсем смешался и потерял дар речи. Ему даже показалось, что он уже не так безумно влюблен в Валеньку Повалихину. Во всяком случае, близость к хромающей девушке мозги отшибала капитально, поэтому, может быть, он и не почувствовал, как его спутница быстро ощупывала и запускала пальцы в карманы его брюк, пытаясь вытащить оттуда носовой платок, в который было завернуто оловянное кольцо. Однако носовой платок словно прирос к карману, и вытащить его не удалось.
— Завтра конкурс по „латине", сегодня — классика, а вместо этого — вот, иди под ручку с собственным убийцей!
Как я буду танцевать на конкурсе?! — чуть не плакала девушка Но, сделав несколько шагов, она вдруг облегченно вздохнула: — Неужели могу идти?
Потерпев фиаско с кольцом Недобежкина, она попыталась вытащить старинный кошелек, что лежал в нагрудном кармане.
— В самом деле, могу ходить. Наверно, это не перелом, а только вывих? — Незнакомка окончательно убедилась, что какая-то сила приклеила предметы, на которые она покушалась, к внутренностям карманов. Тогда, незаметно для своей жертвы, очаровательная воровка, откинув полу пиджака, увидела торчащее за поясом кнутовище и кнут, которым обмотался Недобежкин. А, как известно, обокрасть человека, опоясанного кнутом, невозможно.
— Да, пожалуй, вывих. Или нет, только сильный ушиб. Так наступить на ногу! Молодой человек, обещайте мне, что никогда больше вы не будете обижать и унижать женщин. Обещайте, что я последняя ваша жертва.
Недобежкин попытался открыть рот, но сказать ему она не дала:
— Вообще, следите за своими манерами, вы бы хоть в институт поступили, нельзя же быть таким неотесанным.
Она оттолкнула его и взялась за ручку дверцы подкатившего такси.
— Дайте мне, пожалуйста, ваш телефон, чтобы я мог узнать, как заживает ваша травма.
— Травма! Ну, почему не сказать просто — нога! Вы отдавили мне ногу и еще делаете попытки разбить сердце.
Стыдитесь, у вас ведь наверняка есть девушка, которой вы уже объяснились в любви, а может быть, даже не одна.
Неудачливая воровка, занимающаяся бальными танцами, очаровательно улыбнулась, быстро подняла ветровое стекло такси, образовав заслон между собой и Недобежкиным, и что-то сказала таксисту. Таксист, как ошпаренный, сорвал машину с места, а Недобежкин все еще, словно околдованный, стоял в том наклонном положении, в котором заглядывал в глаза незнакомке, бросившей ему укоризненный взгляд из окна автомобиля. Ему показалось, что он никогда в жизни еще не встречал такой восхитительной и умной девушки, по жалуй, она была даже привлекательнее и умнее Валеньки Повалихиной.
Опомнившись, Аркадий Михайлович остался очень недоволен своим поведением. Белокурая девушка посчитала его увальнем, не закончившим даже института, хотя он был без пяти минут кандидат исторических наук, дома у него стояло три чемодана, набитых драгоценностями, а в нагрудном кармане — кошелек, из воздуха печатающий купюры, и при этом он, имея метр восемьдесят шесть росту, вел себя, как лопух, и не мог очаровать первую встречную хорошенькую блондинку.
— Нет, — строго сказал он себе, — хватит валять дурака. Что это я, иду к родителям Валеньки, к Андрею Андреевичу, к Марье Васильевне, как последняя рвань — без цветов, без шампанского?
Вот уже и сам Недобежкин определил свое вчерашнее аспирантское существование на сторублевую стипендию и подработки на кафедре такими нелестными эпитетами. Неужели правда, что бытие определяет сознание, а как же его духовные богатства, интеллектуальные капиталы, которыми еще вчера он так гордился?
Разбогатевший аспирант отказался от демократической поездки в троллейбусе. Остановив первое же такси с табличкой „В парк", он после недолгих торгов за двадцать пять рублей сговорился с водителем на маршрут: Центральный рынок, Елисеевский магазин и Яузский бульвар, где в угловом доме с аркой жила Валенька Повалихина.
Весь этот разговор с таксистом и болтовню со златокудрой воровкой прекрасно слышал Витя Шелковников, незаметно крутившийся поблизости от Недобежкина и по приказу Дюкова наблюдавший за ним от самого его дома.
На стоянке Центрального рынка Аркадий протянул таксисту три червонца, подумав, что хорошо бы пропустить через кошелек более крупные купюры, чем его нищенские десятки.
— Я мгновенно! — заверил он таксиста и побежал покупать розы.
Приятно входить на Центральный рынок с деньгами в кармане, с желанием купить розы, много роз, самых свежих и ароматных, разглядывать их с таким презрительным видом, с каким богатые шейхи на невольничьих рынках разглядывали заморских рабынь, готовые заплатить за их красоту любую цену, лишь бы она угодила их алчным вкусам. Но у Недобежкина еще не было на лице мины богатого шейха, да и костюм его, серенький и потертый а также интеллигентский галстук, за который он прятался от всего грубого и низменного, выдавали в нем человека то ли на что-то решившегося, то ли совершившего на днях крупную растрату казенных денег. Во всяком случае его вид сразу же привлек внимание торговцев цветами. Они поняли, что он купит много, и стали набрасывать на молодого ученого каждый свою невидимую паучью сеть. Остановленный взглядом одного из восточных гипнотизеров, Аркадий Михайлович задал вопрос:
— Почем?
— Вах, дорогой, посмотри, какие красавицы! Даром отдаю за какие-то бумажки. Деньги чем пахнут? Типографской краской, а розы чем пахнут? Любовью! Вах! Вах! Ты чувствуешь?! Пять рублей один штук! Всего пять рублей штук.
Аркадий Михайлович, словно боксер, получивший первый легкий нокдаун, подставился под новое ведро с красивыми розами. Густой бархатный голос и обволакивающие глаза другого черноволосого торговца начали источать липкий мед.
— Выбирай, друг, выбирай, для себя берешь. Даришь дэвушке розы — дэвушка дарит тебе любовь, не скупись дарить.
Купишь дэшевые розы — получишь нэкрасивую дэвушку. Купишь дорогие розы — получишь каралэвскую любовь. Дэшевая дэвушка стоит дэшево, дарагая — дорого. Мои розы для каралэвских дэвушек. Только что с самолета! Мои розы — пять рублей штук, ночью срезали — утром самолет. Пять рублей штук.
Аркадий Михайлович не знал, что попал в шестеренки единого механизма — розовая машина вцепилась в него своими острыми шипами и вскоре, изрядно выпотрошив не только кошелек, но и душу, развернула его к выходу с шикарным букетом свежайших и ароматнейших алых роз — на Центральном рынке товар высшего качества.
— Может быть, лучше было взять белых? — растерянно засомневался совсем неопытный клиент Центрального рынка, но решив, что сватовство еще не свадьба, утешился тем, что алые розы энергичнее, живее.
