Джон Робертс - Оружие и чародей
— Вот оно что! — сказал Чалмерс. — Это же «Энеида»! Эней, последний троянский герой, который покинул горящий город, неся на плечах своего старого отца Анхиза и ведя за руку своего сына Аскания. Во время бегства из города он потерял свою жену Креусу и вернулся в город, чтобы найти ее.
— А как он ее потерял? — спросил Ши.
— Неизвестно. Эта часть поэмы утеряна. Наверное, он шел по горящему городу и увидел связанных пленников и отягощенных добычей грабителей. «Вдруг пред очами предстал печальный призрак Креусы: тень ее выше была, чем при жизни облик знакомый…»[10] — так говорится в поэме. Вот почему нам показалось, что она необычайно высокого роста, и она сказала ему то, о чем он только что поведал своему отцу.
— Лично я желаю ему успехов во всех его благих начинаниях, но нам-то что делать?
— Нам? Конечно же, мы пойдем с ним! — объявил Чалмерс.
— Чего ради? Что касается меня, то я должен сразу предупредить тебя, что строительство новой Трои не значится в моем рабочем плане на эту неделю. К тому же я не заметил, чтобы старик был сильно увлечен этой идеей.
— Поймите, этот человек собирается путешествовать! — с горячностью убеждал его Чалмерс. — А мы ищем Флоримель, и если она находится в этом мире, то единственная возможность найти ее — это отправиться путешествовать. Конечно же, мы можем снова вернуться в этот город, надеясь, что греки нас не убьют. Тогда мы сможем еще постранствовать и с Одиссеем. Тогда нам придется подвергнуть себя риску при прохождении между Сциллой и Харибдой, при посещении сирен, встрече с лестригонами[11] и так далее; нас превратят в свиней, поедаемых Циклопом… да мало ли что нас будет еще ожидать.
— Если немного поразмыслить, — отвечал Ши, — то путешествие с нашим другом Энеем — это просто приятная прогулка. Итак, в путь.
Они двинулись в путь. День становился все жарче, но утешало то, что за ними по крайней мере не было погони. Беженцы, все еще пребывавшие в подавленном состоянии, иногда перебрасывались несколькими словами, поэтому у психологов было вдоволь и времени, и возможностей для обозрения окрестностей и для обдумывания своего положения. Ши показалось странным, что люди, шедшие рядом с ними, все были довольно высокого роста. Не такие великаны, как Эней и мужчины из его рода, но выше обычного американца середины двадцатого века.
— Мне казалось, что люди в древности были намного меньше ростом, — заметил Ши. — Но даже женщины здесь выше, чем я.
— Это эпоха героев, — отвечал Чалмерс. — Тогда все было больше, лучше, красивее. Мужчины были более сильными, женщины более красивыми и добродетельными, а уж если наоборот, то — более безнравственными, чем теперь. Герои Гомера всегда поднимали такие камни, «какие трое мужчин современных, напрягшись, поднять не смогли бы», говоря словами этого автора.
— Похоже на то, как мы изображаем Дикий Запад, не так ли? Хорошие парни были лучше, плохие парни были хуже, и вообще все преподносится намного проще и яснее, чем было на самом деле.
— Точно. По всей вероятности, эрпы[12] не чувствовали никаких угрызений совести, стреляя в спину или плутуя за карточным столом, носили одежду, которая не знала ни воды с мылом, ни утюга, обнажали в улыбках гнилые зубы, но легенды сделали их возвышенными героическими персонажами, которые, дескать, творили добро и боролись со злом. То же самое произошло и с античными героями.
— Да, но эти-то даже и не выглядят, как микенцы[13] — недовольно проворчал Ши. — Недавно я читал статью в «Нешнл Джеографик»…
Чалмерс покачал головой:
— Гомер жил, если он вообще жил на свете, примерно на четыреста лет позже Троянской войны. Вергилий же, живший примерно на восемьсот лет позже Гомера, вообще не имел никакого представления о том, какими были люди Микенской цивилизации. Что мы видим здесь? «Встал пред народом Эней: божественным светом сияли плечи его и лицо…»[14]. Вот примерно так римляне эпохи Августа представляли себе людей, выведенных Гомером: это как бы сочетание общепринятого эллинского типа с древнегреческим характером, описанным в соответствии с изображениями на стенах и вазах, в скульптурах и т. п. Во всех описаниях присутствует бронза, поскольку Гомер подчеркивал, что оружие и доспехи были бронзовыми.
Прямо перед ними неотступно маячила фигура Энея, который без устали отмеривал расстояние широкими шагами, неся на плечах отца.
— У Энея ведь есть много соратников и даже рабов, — сказал Ши. — Но почему он все время несет старика сам?
— Здесь опять-таки больше от Вергилия, нежели от Гомера. Вергилий хотел создать национальный римский эпос, используя персонажей Гомера. Но римские герои должны были обладать римскими же добродетелями, а для римлян не было ничего ценнее, чем pietas[15]. Оно заключалось в безусловном и детальном соблюдении долга и обязанностей по отношению к родителям, предкам, домашнему очагу и богам. Смотрите, у престарелого Анхиза в руках боги домашнего очага, завернутые в кусок ткани. Образ великого героя, несущего на плечах престарелого отца и богов — хранителей домашнего очага, — это как бы одушевленный символ pietas в римском легендарно-эпическом творчестве.
— Понятно. А вы, я вижу, неплохо знаете поэму?
— Просто сейчас многое вспоминается. «Агта virumque сапо» (Битвы и мужа пою…) — этими словами она начинается.
— А я-то думал, что это написал Джордж Бернард Шоу.
Чалмерс вздохнул:
— Подумать только, а ведь я считал вас образованным и начитанным человеком.
2
— А как вы думаете, док, удается вам хоть как-то воспользоваться своими магическими способностями? — спросил Ши, искренне полагая, что Чалмерсу это удастся. Толпа троянских беженцев достигла Антандра[16], расположенного у подножия Иды[17], и остановилась там для постройки кораблей, чтобы плыть на них в западном направлении. Среди беженцев было немало мастеровых, но даже знатные люди, казалось, не гнушались работать руками — правды, лишь в тех случаях, когда работа была связана с оружием, лошадьми или кораблями. Они валили деревья, пилили их на доски для обшивки и брусья, из которых, словно по волшебству, вытесывались ребра и шпангоуты; мастеровые работали так же, как герои воевали, проявляя невиданную смекалку и веру в свои силы.
Даже в гуще всей этой легендарной деятельности находились такие работы, которые могли бы выполнить совершенно не знакомые с ремеслами и не приспособленные к физическому труду люди. Одной из подобных работ было кипячение смолы и переноска чанов, наполненных ею, к остовам строившихся кораблей. Именно этим и поручено было заниматься Чалмерсу и Ши. Троянцы, видимо, полагали, что путешественники были годны лишь для такой работы, грязной и неприятной. Гарольд постоянно размышлял о том, каким образом можно было бы поднять их престиж в среде беженцев, что было особенно важно, если им предстояло странствие по Средиземному морю. А между тем число людей, которые с нетерпением ждали момента отплытия, все увеличивалось, поскольку все больше скитальцев из разграбленной Трои и окрестных селений стекалось в лагерь беженцев. Постройка примерно дюжины кораблей уже близилась к завершению, но множество судов еще строилось или только закладывалось.
— Мне думается, я смогу что-нибудь сделать, — ответил Чалмерс. — Разумеется, это непросто. На людей из этих мифов не столь сильно действует механический вид магии, с которым мы встречались повсюду; использование заклинаний и церемониальных обрядов для них в большей мере связано с научным знанием, даже если правила, по которым они совершаются, кажутся им не строгими, а произвольными.
— Ну и что? — нетерпеливо спросил Ши.
Чалмерс проигнорировал нетерпение коллеги и лишь отложил в сторону палку, которой размешивал вонючую смолу, кипевшую в котле. Он устало опустился на плоский, удобный для сидения камень и обтер влажный лоб рукавом, превратившимся в лохмотья. Они оба уже давно сменили свои одеяния, в которых прибыли из шестнадцатого века, на туники, сотканные местными ткачами.
— Классическая магия, — продолжал Чалмерс занудным голосом, — по определению включает в себя взяточничество, лесть и манипулирование богами с целью вынудить их сделать то, что вам надо.
— Да, перспектива отнюдь не радостная. Неужто иметь дело с греческими богами так же тяжело, как с деканами факультетов в университете?
— О, тут трудности иного рода. Они более походят на трудности в отношениях с полицией или с политиками мелкого калибра. Но, поймите, это-то как раз и хорошо: греческие боги свою работу оценивают недорого. Все, что им надо, — это небольшие жертвоприношения и побольше лести. Они с готовностью откликаются на просьбы других богов, с которыми постоянно соперничают, и не оставляют попыток примазаться к их славе. Они — совершеннейшие дети и в то же время чрезвычайно могущественны.
